ЛЕКЦИЯ 2. НЕКОТОРЫЕ ПРИНЦИПЫ ИДЕНТИФИКАЦИИ ЛРР
КОНТРОЛЬНЫЕ ПО АНГЛИЙСКОМУ
1. Система национального языка (НЯ): традиционная социальная
модель и некоторые новые гипотезы.
2. Различные подходы к идентификации ЛРР, их оценка в плане
описания ЛРР как сложного многоаспектного явления. Экстра¬лингвистические особенности и условия реализации ЛРР.
1. Несмотря на известное многообразие терминов, относящихся к понятиям национального языка (НЯ) и литературного языка (ЛЯ), большинство ученых склоняется к определению националь¬ного языка как «общего языка целой нации» (Ахманова, 1966:532), а литературного языка — как «образцового, нормализованного языка, нормы которого воспринимаются как «правильные» и обще¬обязательные и который противопоставляется диалектам и просто¬речию» (там же: 531 — 532). При этом существенны следующие мо¬менты.
а) И национальный и литературный языки — явления соци¬
ально-исторические, рассматриваемые в контексте соответствую¬
щих общественно-экономических формаций, исторических, соци¬
альных, этногеографических, культурных и иных условий их быто¬
вания и функционирования.
б) И в синхронном и в диахронно-историческом плане НЯ и
ЛЯ — не тождественные понятия. В историческом плане литератур¬
ный язык старше национального. Национальный язык появляется
с возникновением буржуазного общества в период формирования
наций. В.И. Ленин, как известно, выдвигал общность языка в каче¬
стве основы определения понятия «нация» (наряду с общностью
общественно-экономического уклада, территории и тд.). Таким об¬
разом, можно говорить о возникновении основных западных наци¬
ональных языков в конце XVIII — XIX вв., хотя зарождение и кри¬
сталлизация письменных норм национальных языков, основу ко¬
торых составляют литературные языки, происходит значительно
раньше. Так, образование письменной нормы английского языка,
по мнению ряда лингвистов, относится к XIV — XV вв. Эта норма
вначале формируется на базе лондонского диалекта, а в XV в. она
постепенно вытесняет другие формы письменного языка. В то же
время литературный язык, очевидно, существовал в разных стра¬
нах задолго до этого. Некоторые ученые, например, связывают по¬
явление развитого итальянского языка с именем Данте Алигьери
(XIII — XIV вв.). Некоторые русские языковеды полагают, что сви¬детельством существования русского литературного языка в Рос¬сии в XI — XII вв. было «Слово о полку Игореве», хотя более точно было бы говорить о том, что русский литературный язык складыва¬ется лишь в начале XIX века в эпоху А.С. Пушкина. Гипотезы о древнейших ЛЯ (вплоть до утверждений о существовании ЛЯ в Древнем Риме и Античной Греции), видимо, имеют в своей основе спорный момент: ассоциирование ЛЯ с языком письменным, с письменностью, с письменными памятниками. Как показывают новейшие исследования, некоторые из этих памятников никак не могут быть отнесены к категории ЛЯ, отличающегося особой обра-ботанностью и нормированностью, а некоторые памятники пись¬менности порой выполнены вообще малограмотными (даже по тем временам) людьми.
в) Между НЯ и ЛЯ (и, в свою очередь, между понятиями «на¬
ция» и «языковой коллектив») отсутствуют взаимооднозначные
связи. Норвежская нация пользуется двумя ЛЯ (риксмолл и ланс-
молл). В то же время один литературный язык, правда, в виде на¬
ционально-территориальных вариантов может обслуживать не од¬
ну, а несколько наций: British English, American English, Canadian
English, Australian English и тд. В этих случаях принято говорить о
национально-негомогенных языках. Встречаются уникальные си¬
туации, когда на всей территории страны в рамках одной нации
бытует фактически единственный вариант литературного языка,
без заметных диалектных отклонений. Примером может служить
Австралия (Australian English).
г) Литературный язык — реально существующий язык, глав¬
ное средство устной и письменной коммуникации в основных сфе¬
рах общения (особенно на «престижном уровне»). Это язык госу¬
дарственного управления, делового общения, права, военного дела,
политики и публицистики, науки, образования, средств массовой
информации и пропаганды, основа языка художественной литера¬
туры и т.д. Он характеризуется многообразием функций и исполь¬
зуется повсеместно как образец, эталон, которому стремятся подра¬
жать. Это язык образованных кругов общества. Ему присуще повсе¬
местное территориальное распространение. Он оказывает сильное
регулирующее воздействие на все другие внелитературные разно¬
видности и, в свою очередь, втягивает в орбиту своего употребления
элементы всех прочих языковых подсистем. Важно помнить, что
ЛЯ, несмотря на престижность и полифункциональность, является
не единственным орудием повседневного общения для масс, в осо¬
бенности в буржуазном обществе, где эту роль до сих пор выполня-
ют разговорная речь, наддиалектные образования, региональные и местные диалекты.
В то же время национальный язык фактически — абстракция. Важно подчеркнуть, что национальный язык — это сложная систе¬ма, включающая литературный язык в качестве ядра, а также раз¬личные языковые образования, лежащие в целом (хотя иногда не¬которые части их соприкасаются с ЛЯ) за пределами ЛЯ (наддиа¬лектные языковые формации, интердиалекты, городской полудиа¬лект, говор, арго, жаргоны, элементы профессиональных языков и сленга и т.д.).
Существенно, что национальный язык, по образному выраже¬нию В.В. Виноградова, «не мешок, куда свалены все разновидности языка». Совокупность разновидностей, составляющих националь¬ный язык, означает «наличие сложной динамической и целенап¬равленной системы,... в которой, при ее глубоком внутреннем един¬стве происходит взаимодействие и взаимовлияние разных функци¬ональных частей, неравноправных по своей общественной приро¬де и историческому назначению» (Виноградов, 1967:77). Между тем, потребности все более адекватного отражения развивающегося ми¬ра понятий и чувств служат постоянным стимулом непрекращаю¬щегося развития языка, главной причиной его совершенствования. Укрепление позиций ЛРР в сфере повседневного непринужденно¬го общения несомненно отвечает указанным потребностям. «Появ¬ление в составе литературного языка особой разновидности — раз¬говорной речи, — утверждает Л.И. Баранникова, — есть закономер¬ный процесс и, с нашей точки зрения, является существенным признаком высокого уровня развития нацио-нального языка (разрядка моя. — Г.О.)... Ни в донациональ-ный период, ни в ранний национальный период подобного компо¬нента в составе литературных языков обычно нет» (Гухман, 1985:55).
Выделение ЛРР в качестве реально существующего феномена в традиционной социальной модели национального языка (НЯ -♦ КЛЯ -* внелитературные наддиалектные образования, интердиа¬лекты -*■ диалекты -* говоры) не предусматривалось. Отчасти по¬тому, что подлинное «открытие» ЛРР произошло сравнительно не¬давно. Именно к этой категории менее регламентированных, по¬вседневно употребляющихся разновидностей ЛЯ относится рус¬ская разговорная речь. Я. Горецкий, однако, полагает, что послед-няя, как и obe&ia cestina в Чехии, есть не что иное, как «стандарт¬ный язык», находящийся ниже ЛЯ на социальной шкале и являю¬щийся «основным орудием общественной коммуникации» (Горец-
кий, 1977) в современных условиях. Сходную гипотезу отстаивает ВД. Девкин на материале немецкого языка, утверждая, что «Разго¬ворная речь — самая всеобщая (разрядка моя. — Г.О.) форма языка... Она обслуживает первостепенно важные стороны жизни. Строгой предметно-тематической специфики разговорная речь не знает, она может касаться всего, чего угодно, однако ее преимущест¬венной сферой является быт во всех его проявлениях» (Девкин, 1979:14). Английские лингвисты Д. Кристал и Д. Дейви называют разговорную речь «несомненно наиболее широко используемой формой повседневного общения» и добавляют: «Мы можем с уве-ренностью констатировать, чго каждый из нас использует эту раз¬новидность английского языка ежедневно, в то же время подобное утверждение вряд ли можно отнести к какой-либо другой разновид¬ности английского языка» (Crystal et al, 1979:95).
Наиболее рельефно концепции так называемого «стандартного языка» отражаются в исследованиях Я. Горецкого, который предла¬гает следующую социальную модель НЯ (Горецкий, 1977):
письменная форма
НЯ
кля
устная форма
I
/
«стандартный
язык» V
субстандартные '
4 формы V
Л наддиалектные формы
/
диалекты диалекты
Как видно из схемы (и из рассуждений Я. Горецкого), «стандарт- 1 ный язык», хотя и не является «низшей» («деградированной» и тд.) Ц формой НЯ, тем не менее в качестве орудия общения стоит рангом ниже КЛЯ.
Вряд ли это соответствует реальному положению вещей. Опре деленная противопоставленность «стандартного языка» кодифици¬рованному ЛЯ, видимо, вытекает из особого положения obecna cestina, традиционно ассоциируемого в Чехословакии (Чехии) с го¬родским просторечием. Ниже мы еще остановимся на некоторых аспектах указанной концепции Я. Горецкого и других представите¬лей функционального подхода к идентификации разговорной ре¬чи. Здесь же уместно отметить, что указанная концепция в своей
основе отражает современное состояние развитого НЯ (в данном случае, чешского) и является серьезной попыткой идентификации ЛРР. Достоинством этой и других концепций, в особенности А.И. Домашнева, Э.Г. Ризель и других лингвистов, является, в част¬ности, дифференцированное рассмотрение далеко не однородного «промежуточного звена» в трихотомии: литературный язык — над-диалектные образования — диалект, глубокие исследования про¬блем нормативности литературного языка, места и роли последне¬го в современной вербальной коммуникации.
В реальной действительности «промежуточные образования» («стандартный язык», наддиалектные образования) весьма неодно¬родны и нередко, в зависимости от конкретных социально-истори¬ческих условий, какими-то элементами соприкасаются с КЛЯ (вхо¬дят в него), какими-то - лежат за пределами КЛЯ. Нельзя не при¬знать, что подобные изыскания содействуют более полному уясне¬нию социально-коммуникативной функции РР (ЛРР) в рамках развитых литературных языков.
2. Различные подходы к идентификации ЛРР.
а) Лексикографический подход. Конституирование ЛРР на лексико-семантическом уровне на основе инвентаризации словар¬ных единиц «разговорной окрашенности»: слов, устойчивых слово¬сочетаний, изречений и пр., имеющих в словарях соответствую¬щую помету, либо путем выписывания этих единиц из различных текстов и записей живой РР, также с последующей сверкой этих единиц с данными словарей давно и интенсивно используется лин¬гвистами. Частным результатом подобных исследований являются словари, глоссарии, разговорники, отражающие разговорную лекси¬ку русского1, английского и других языков. Примером интерпрета¬ции и способа оценки словарных материалов РР на материале рус-ского языка (на основе пометы «разг.») является статья П.Н. Дени¬сова и Г.Ф. Кузьминой «Лексика разговорной речи» (Денисов и др., 1977). Авторы предлагают создавать полный и дифференциальные словари РР: тематические или тематически-категориальные, с уче¬том грамматических, словообразовательных и функционально-се¬мантических категорий. Вариантом последнего мог бы также стать комбинированный тематически-функционально-ситуативный сло¬варь PP.
Подобный подход к идентификации ЛРР оправдан и конструк¬тивен, хотя, естественно, для воссоздания цельной картины ЛРР он может использоваться лишь частично. Его недостатки связаны
См., например, К.Г. Паустовский (1984).
прежде всего с природой словарей, вообще лексикографических из¬даний: воссоздаваемое с их помощью лексико-семантическое поле (в данном случае, РР) неизбежно обращено в прошлое (словари всегда отстают от реальности), данные фрагментарны и субъектив¬ны (даже в полных словарях, создаваемых ныне коллективами, на¬блюдается известный «разброс» в количестве и качестве материа¬лов в алфавитных статьях, выполненных разными авторами), по¬добные исследования (если только они не имеют целью выявление инноваций) лишены многого из того, что наблюдается в живой ре¬чи. Воссоздаваемая с их помощью картина ЛРР невольно будет ста¬тичной. Кроме того, основой указанных работ чаще всего становят¬ся разновидности стилизованной, а не реально звучащей разговор¬ной речи.
Уместно заметить, что лексикографический подход, опираю¬щийся на идентификацию «разговорности» с помощью помет «разг.», «прост.» (соотв.: "coll/infml", "si"), в трихотомии «высокий» (поэтический) — «нейтральный» — «разговорный» (сниженный) (соотв.: "highflown"/ "poetical" - "neutral" - "colloquial" / "informal"), в известной мере затрудняет понимание феномена «разговорная речь». На это обращали внимание Д.Н. Шмелев1, D. Crystal, D. Davy, G. Turner и другие лингвисты. В самом деле, эта трихотомия, ведущая у нас начало от трех «штилей» М.В. Ломоносова, нацелена на идентификацию стилистически окрашенных единиц, выделяю-щихся на фоне нейтральной лексики. К сожалению, слово «окра¬шенность» может относиться к разнородным явлениям: экспрес¬сивности, эмоциональной окраске, функционально-стилистиче¬ской окраске (значимости), различным степеням оценочности (оценочным семам слова) и т.д. Использование трихотомии факти¬чески уравнивает пометы «высок.» и «разг.» как пометы экспрессив¬но-эмоциональной оценки. В языковой реальности, однако, подо¬бная симметрия (типа очи — глаза — зенки) далеко не типична. Так, в русском языке есть немало нейтральных слов, имеющих си¬нонимы, характеризуемые лишь пометой «высок.» («поэт.»), на¬пример, лоб -* чело, флаг -*■ стяг, будущий -* грядущий и дру¬гие, и не имеющих фактически сниженных (разговорных) вариан¬тов. Другая группа слов имеет лишь сниженные варианты и не имеет высоких, торжественных, поэтических. Аналогичная карти-
1 См.: «... «разговорная» и «просторечная» лексика, так же как и слова, содержа¬щие в своих значениях экспрессивно-оценочные элементы, не представляет основное ядро разговорной речи, поэтому не наличие в тексте слов, имеющих соответствующие пометы, является решающим показателем «разговорности» (Шмелев, 1977: 90).
к
на прослеживается и в английском языке (ср. please —► pray, to curse -► to revile, child -r brat).
С другой стороны — и это важнее — разговорная лексика в своей основе нейтральна1иво многих случаях (если не в боль¬шинстве) лишена дополнительных экспрессивно-эмоциональных оттенков до тех пор, пока используется в сфере повседневного не¬принужденного общения. Актуализация стилистической окраски подобных единиц происходит при использовании их за пределами этой сферы. Достаточно вспомнить тривиальный пример, связан¬ный с формулами вежливости. Словосочетание old man (старик) во фразе 'See you later, old man!", адресованной приятелю при расстава¬нии (если просодически не цыделяется), в будничной обстановке нейтрально, хотя и имеет потенциальную сему «ирон.», поскольку «приятель» не обязательно является стариком. Эта же фраза выгля¬дела бы абсолютно неуместной, a old man получило бы негативную (фамильярную, уничижительную, оскорбительную) окраску при обращении к пожилому и уважаемому человеку в официальной об¬становке. Помета «разг.» ("infml") прежде всего указывает на ограни¬чение сферы применения.
Аналогичен описываемому так называемый субстанциональ-ный подход, в соответствии с которым исследователи пытаются ка¬талогизировать лексический инвентарь, грамматико-синтаксиче-ские структуры, включая типы предложений, виды логико-синтак¬сических связей, частотность употребления некоторых разговор¬ных конструкций и т.п. Примером этого могут служить исследова¬ния немецкой РР, проводившиеся в Иркутском университете (А.Т. Кривоносое и др.). На основе экстралингвистических особен¬ностей РР (диалогичность, ситуативность, стремление к ясности) идентифицировался лексический и грамматический инвентарь РР, исходя из того, что «...каждая из указанных особенностей РР нахо¬дит свое конкретное структурно-грамматическое выражение в язы¬ке» (Структурные особенности РР, 1964).
Возможности описания конкретных структурных (грамматиче¬ских, как и лексических) элементов заманчивы, однако этот путь чрезвычайно трудоемок, громоздок, а в области лексики — неис¬черпаем, а потому весьма медленно приближает исследователя к идентификации PP.
В связи с анализируемым подходом представляется уместным
1 Перефразируя Дж. Тернера, можно было бы сказать: представление о ЛРР, со-стоящей лишь из окрашенных единиц, аналогично было бы представлению об обеде, состоящем из горчицы.
коснуться некоторых общих тенденций англоязычной лексикогра¬фии, в частности, касающихся отражения разговорных элементов языка в новейших изданиях наиболее авторитетных словарей.
Происходящий в настоящее время процесс демократизации об¬щения находит свое отражение, в частности, и в изменении коди¬фикационной направленности словарей, в заметном переходе от «предписывающей» роли (prescriptive dictionaries) к функции «опи¬сания» и «регистрации» ("descriptive" dictionaries) реально функцио¬нирующего лексического инвентаря национальных языков.
Как известно, до начала 60-х годов наиболее авторитетные сло¬вари английского языка (Webster's и Oxford English Dictionary - OED) следовали предписывающим традициям. Появ¬ление в 1961 г. "a descriptive dictionary" (Webster's Third New International) имело эффект разорвавшейся бомбы, в особенности в пуристски настроенных кругах англоговорящих стран. Суммируя эту реакцию, чешский лингвист Л. Сгуста писал о "Webster's 3rd scandal". Поясняя свою позицию, авторы словаря указывали в пре¬дисловии: «За образец в данном словаре принимается современ¬ный американский разговорный узус». Далее авторы-составители подчеркивали, что словарь регистрирует и санкционирует все сло¬ва, их значения и употребления, наблюдаемые в речи, избегая ква¬лификаций "right" and "wrong" (Webster's Third New International, 1961: General Introduction). Наиболее отчетливо эта позиция просле¬живается в 9-м издании Webster's Collegiate Dictionary, в котором представлена не только сниженная, но и табуированная лексика. Составители OED придерживаются более осторожной позиции: так, 7-е издание 'The Concise Oxford Dictionary" (1982), как и словарь Н. Fowler's (дополненный и отредактированный в 1965 г. Е. Гоуэр-зом), — типичные нормативно-предписывающие издания. Между тем, последние выпуски дополнений к Большому оксфордскому словарю, вышедшие под редакцией Р. Берчфилда (1982, 1984), до-статочно широко отражают вокабуляр «человека с улицы» и по своей направленности описательны. Характерно, что некоторые новейшие терминологические словари составляются по принципу описания терминологической лексики «на том уровне понимания, который соответствует системе знаний рядового носителя языка» (Новое в зарубежной лингвистике, 1983:22).
Описываемые тенденции в лексикографии, таким образом, объ¬ективно способствуют консолидации литературно-разговорной ре¬чи, санкционируя и фактически кодифицируя элементы ее систе¬мы.
б) Лингвостилистический подход. Этого направления придер-
живаются многие отечественные и зарубежные лингвисты. Хотя их трактовка понятий «стиль речи» и «разговорная речь» отличается значительной пестротой, объединяющим моментом является то, что статус, суть и основные особенности ЛРР рассматриваются ими через призму понятия «стиль» (функциональный стиль). Сторон¬никами этого подхода являются В.П. Мурат, М.Н. Кожина, А.Н. Ко¬жин, ОА. Крылова, В.В. Одинцов и другие — на материале русско¬го языка; И.В. Арнольд, Дж. Тернер, Д. Аберкромби и другие — на материале английского языка. Неординарную аргументированную трактовку коллоквиалистики — науки, изучающей РР, и содержа¬ния понятия «разговорная речь» в рамках стилистического подхо¬да, дает Ю.М. Скребнев (Скребнев, 1985). Концепции и гипотезы, выдвигаемые автором, требуют, естественно, отдельного рассмотре¬ния. Здесь же было бы уместным высказать некоторые соображе¬ния относительно идентификации ЛРР с помощью понятия «стиль». Исходя из понимания стиля как совокупности «абсолютно специфических конституентов данного субъязыка» (там же: 27), Ю.М. Скребнев полагает, что «...объект коллоквиалистики, называе¬мой обычно разговорной речью, или обиходной речью, можно оп¬ределить как субъязык, обслуживающий сферу обиходно-разговор¬ного общения, а предмет ее исследования — как структуру специ¬фической области (стиль) этого языка». И далее: «Описание специ¬фики субъязыка является стилистическим описанием, и, следова¬тельно, коллоквиалистика представляет собой часть лингвистиче¬ской стилистики» (там же: 31).
Конечно, подобный подход автора к анализу реально существу¬ющего феномена ЛРР не менее правомерен, чем анализ ЛРР с иных позиций, тем более, если он приближает нас к пониманию сущностных характеристик ЛРР. Однако избранный автором ме¬тод гипостазирования, последовательно проводящийся на протя¬жении всего исследования, к сожалению, не исключает воссоздания искусственного конструкта ЛРР, а не функционирующей в беско¬нечно разнообразных проявлениях живой ЛРР, а значит, и извест¬ного искажения реальной картины.
В частности, далеко не все лингвисты придерживаются понима¬ния «стиля» как совокупности абсолютно специфических конститу¬ентов языка. Как известно, квинтэссенцию функционального стиля составляют не только специфические элементы, но и особенности их взаимодействия и взаимосвязи с общелитературными средства¬ми, назначение конкретного текста с учетом читателя/слушателя, замысел автора и другие важнейшие компоненты. Например, на¬личие энного количества «абсолютно специфических» элементов
(сугубо медицинских терминов и некоторых типичных для этой области синтаксических построений) в газетной статье, посвящен¬ной успехам медицины в борьбе с вирусными заболеваниями, вряд ли относит данный текст к стилю «научной прозы», тем более, если учитывать тенденции современной публицистики к использо¬ванию иностилевых элементов1. Понимание «стиля» как совокуп¬ности абсолютно специфических элементов и исключение из рас¬смотрения «статистически нетипичных» (Ю.М. Скребнев) единиц, с другой стороны, принципиально противоречит природе РР, осно¬ву которой составляет не только широкое использование готовых структур, стереотипных высказываний, «модных» слов и т.д., но и «стремление говорящих к антистандарту, речевой раскованности, речетворчеству» (Земская и др., 1981:44).
Представление о том, что ЛРР не является функциональным стилем литературного языка (наряду с научным, официально-де¬ловым и другими) подтверждают также следующие соображения.
В основе выделения функционально-стилистических разновид¬ностей ЛЯ лежат внеязыковые (социокультурные, социопсихоло¬гические и иные) факторы, формы общественного сознания, спе¬цифическая языковая ситуация, находящие концентрированное выражение в «типах деятельности социального коллектива» (Бере-зин и др., 1979), коррелирующих со сферами вербальной коммуни¬кации. В традиционном понимании такой сферой для ЛРР являет¬ся сфера «обиходно-разговорного общения», под которой чаще все¬го (эксплицитно или имплицитно) понимают «сферу быта». Но, во-первых, одно-однозначных соответствий между сферой коммуни¬кации и разновидностью ЛЯ, как известно, не существует и в той же обиходно-разговорной сфере и потенциально и практически могут использоваться не одна, а несколько разновидностей национально¬го языка (устная форма ЛЯ, ЛРР, просторечие, диалект, говоры). Во-вторых, «быт» давно уже ушел от традиционного понимания, и, учитывая, что тематических рамок для ЛРР не существует2, дан¬ный тип общения под влиянием интеллектуализации языка опре¬деленно не сводится к разговорам «о том, о сем», «о погоде», «о по-купках» и т.д., а включает обмен мнениями о политике, науке, куль¬туре, спорте и пр. В-третьих, ЛРР ныне используется не только в обиходно-бытовом, но и повседневно-производственном, не только
j I
1 Об этом убедительно говорится в ряде исследований (см., например, канд. дисс.
З.В. Соловьевой, 1977).
2 См., например, категоричное утверждение по этому поводу Т.Г. Винокур
(1977:304).
в межличностном, но и в массовом непринужденном общении. Это подтверждается, в частности, анализом фунционирования совре¬менной английской литературно-разговорной речи (Standard Educated Colloquial Informal English - SECE): «Разговорная форма английского языка — это языковая разновидность, которую мы ис¬пользуем ныне в повседневной жизни... Это нормальный англий¬ский язык, используемый нами в классной аудитории, в деловом мире, в социальном мире» (Coman et al, 1972:165). В-четвертых, все известные функциональные стили базируются на подготовленной, «отшлифованной» книжно-письменной разновидности КЛЯ, в то время как основой ЛРР (SECE) является неподготовленная (глав¬ным образом, устная) речь. В-пятых, интегральной чертой ЛРР яв¬ляется неоднородность элементов на всех уровнях языка (от фоне¬тического до синтаксического), так называемая «разностильность». А «лингвистическая формация», специфическая черта кото¬рой — «стилистическая неоднородность», не может расцениваться как стиль (Шмелев, 1977:82).
Таким образом, несмотря на известную правомерность лингво-стилистического подхода к идентификации ЛРР, последний не ох¬ватывает всего многообразия особенностей этого феномена, хотя и заставляет подумать о некоторых аспектах «разговорности» как спе¬цифической функциональной окраске. Мы еще вернемся к терми¬ну «разговорный стиль» ниже.
в) Функциональный (функционально-структурный) подход. Наиболее полно и последовательно этот подход, начиная с 30-х го¬дов, представлен в исследованиях чешских и словацких языкове¬дов, объединившихся в Пражском лингвистическом кружке и прежде всего в трудах В. Матезиуса, Б. Гавранека, А. Едлички и их последователей.
По мнению этой группы ученых, отбор и использование ресур¬сов национального языка в процессе коммуникации детерминиру¬ется функциями языка. «Высказывание в народном языке, — ут¬верждает Б. Гавранек, — можно свести к функции комму¬никативной (разрядка автора. — Г.О.), то есть оно относится к области каждодневных сообщений1, а «отбор языковых средств в конкретных языковых высказываниях зависит от ц е л и вы¬сказывания (разрядка автора. — Г.О.), он направлен на функ¬цию высказывания». И далее: «Точно также и в литературном язы-
Под народным (общенародным) языком Б. Гавранек понимает «наддиалектное (интердиалектное) образование, в рамках которого могут существовать обиходно-раз¬говорная речь (типа obecna cestina), говоры» (см. там же:34б).
ке отбор языковых средств зависит от цели, которой подчиняется конкретное высказывание. Однако различие между ними состоит в том, что функции литературного языка значительно более развиты и более строго разграничены и ... сферы, охватываемые литератур¬ным языком, гораздо более разнообразны, чем области употребле¬ния языка народного, поскольку не все понятия можно передать средствами народного языка» (Гавранек, 1967:346,347).
Характеризуя различия между языком, речью и речевыми про¬изведениями (в современном понимании — речевой деятельно¬стью), В. Матезиус подчеркивал: «Языковой системе как абстрак¬ции противостоят конкретные результаты отдельных высказыва¬ний. В высказываниях реализуются выразительные возможности, предоставляемые языковой системой всякий раз для конкретных задач и с определенным воздействием. Каждое высказывание име¬ет свое собственное вещественное содержание и возникает из свое¬образной ситуации. В каждом высказывании отражается актуаль¬ное отношение говорящего к действительности и его отношение к слушателю, реальному или мыслимому. Это приложимо в равной мере как к отрезку повседневной речи, так и к отрывку из пропове¬ди или научного изложения... Все четыре момента — веществен¬ное содержание и ситуационная перспектива, отношение говоря¬щего к конкретной действительности и его отношение к слушате¬лю — создают прежде всего смысловую сторону высказывания и поэтому способ, посредством которого оформляется высказывание, мы называем его смысловой структурой» (Матезиус, 1967:446).
Релевантны для идентификации разговорной речи и рассужде¬ния В. Матезиуса относительно таких функций языка, как сообще¬ние, экспрессия, эмотивность. «Высказывание, направленное на слушателя, мы называем по его функции коммуникативным вы¬сказыванием» (сообщением), — указывает ученый. По его мнению, подобные единицы преобладают в речи и «языковые системы из¬вестных нам языков построены так, чтобы отвечать потребностям высказываний, направленных на слушателя. Противоположно¬стью сообщения является экспрессивное выражение, или экспрес¬сия, то есть выражение внутреннего состояния говорящего, служа¬щее часто для собственного облегчения и, следовательно, не только не направленное на слушателя, но иногда даже прямо отрицающее возможность существования последнего. Основное различие между сообщением и экспрессией можно себе уяснить, вспомнив о разли¬чии между преднамеренным выговором и укоризненным замеча¬нием, которое помимо воли вырвалось у вас только потому, что вы не смогли побороть в себе недовольства» (там же: 446). Далее спра-
ведливо отмечается, что сообщение и экспрессия очень редко про¬являются «в чистой форме», что в живом разговоре они «тесно пе¬реплетаются».
Весьма существенно наблюдение В. Матезиуса относительно эмоционального компонента высказывания. «Из всех элементов, которые удается установить в содержании языкового наименова¬ния, труднее всего подвергнуть анализу эмоциональный аспект. Это обусловлено тем, что в эмоциональном акценте больше, чем в вещественном содержании и символической значимости, наряду с точкой зрения говорящего проявляется также установка на слуша-ющего или читателя и что здесь многое решает ситуация» (там же: 457). Для иллюстрации сказанного автор приводит пример со сло¬вом теплый: теплое пиво — теплая квартира. В обоих случаях номинативное значение слова теплый нейтрально. «Различие в эмоциональном акценте, передаваемое нами,... станет ясным, если мы в первом случае сможем сказать, что пиво противно теплое, а во втором, что квартира замечательно теплая» (там же: 457).
Автор напоминает, что эмоциональность может выражаться в языке с помощью словоизменительных суффиксов (теплый -* тепленький), что она часто определяется в речи ситуацией, что в ус¬тной речи она реализуется с помощью тона, «то есть расстановкой ударения, темпом речи и окраской голоса» (там же: 459).
Говоря о разговорной речи, В. Матезиус выделяет, в частности, такие ее особенности, как ясность коммуникативного замысла и уп¬рощенную структуру высказывания; подчеркивает, что разговор¬ные высказывания «кишат местоимениями» (дейксисом), что дее¬причастные обороты исчезли из разговорного языка, что разговор¬ная речь, «легко поддающаяся изменчивой моде, а также охотнее принимающая новые названия, более богата неологизмами» (там же: 463) и т.п.
Характеризуя эволюцию взглядов Пражского лингвистического кружка относительно фундаментального понятия «литературный язык», А. Едличка указывает, что если «старая теория, противопо¬ставляя литературный язык так называемому народному языку, рассматривала его как чисто письменный язык, как язык монолога, реализуемый в общественной практике и отличающийся преиму¬щественно консервативным характером своих средств», то новая теория (после программного выступления Пражского кружка в 1932 г.) «исходила прежде всего из функционального аспекта», она рассматривала литературный язык «как образование полифункци¬ональное, отличающееся в этом отношении от народного языка, который является по своей сущности монофункциональным и слу-
жит лишь целям взаимопонимания» (там же: 547). А. Едличка в цитируемом произведении настаивает на оппозиции «обществен¬ная—приватная сфера», соотнося ее с оппозицией литературный — обиходно-разговорный язык. Правда, делается некоторое допу¬щение: «В настоящее время, — говорит он, — ... данное противопо¬ставление постепенно нейтрализуется и отчасти уже воспринима¬ется как противопоставление внутри самого литературного языка». И далее: «Современное языковое развитие обнаруживает тенден¬цию к сближению литературного и обиходно-разговорного языка» (там же: 556).
К сожалению, мы лишены возможности более подробно остано¬виться на теоретических посылках представителей функциональ¬ного подхода к языку, но и отрывочные фрагменты их рассужде¬ний проливают свет на затрагиваемую проблему идентификации ЛРР, хотя некоторые положения нуждаются ныне в известных уточнениях.
Существенно дополняет и углубляет представление о литера¬турном языке и разговорной речи серия новейших работ чешских и словацких лингвистов1, продолжающих разработку фундамен¬тальных языковедческих проблем, начатых трудами В. Матезиуса, Б. Гавранека и других.
Несмотря на очевидные успехи во всестороннем описании ли¬тературного языка в мировой … Продолжение »
