ЛЕКЦИИ 4-5. ЛИНГВО-КОММУНИКАТИВНЫЕ ПАРАМЕТРЫ СОВРЕМЕННОЙ  АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРНО-РАЗГОВОРНОЙ  РЕЧИ
(SECE)
1. Отграничение SECE от «родственных» феноменов.
2. Лингво-коммуникативные особенности ЛРР (SECE) и их струк-
турно-семантические корреляты.
3. SECE в рамках интеракциального и трансакциального общения
(схематическое представление).
4. Структура разговорного дискурса и некоторые правила речевого
поведения. Контрольная работа по английскому языку.
1. Отграничение ЛРР (SECE) от генетически родственных (смежных) феноменов, в частности, от обиходно-разговорной речи ОРР, положение ЛРР в дихотомии: «разговорный стиль»:«разговор-ная речь» нередко получает следующую трактовку.
ЛРР роднит с ОРР генетическая общность, идентичность вы-полняемых функций (в частности, контакто-устанавливающей функции), речеобразующих условий1; и та и другая реализуются в непринужденной неофициальной обстановке, обычно при непос¬редственном контакте участников коммуникативного акта. Для обе¬их наиболее естественной (хотя и не совпадающей в своих грани¬цах) тематикой являются разговоры на обиходно-бытовые темы.
Вместе с тем, репертуар выразительных средств ЛРР значи-тельно богаче инвентарного репертуара ОРР, что позволяет комму¬никантам ЛРР общаться на самые различные темы в рамках основных коммуникативных сфер, в то время как для ОРР более типичными и наиболее естественными являются обиходно-быто¬вые разговоры. Этическое снижение ОРР рельефно отражается не только на плане содержания, оно отчетливо прослеживается и в плане выражения (ограниченный набор лексических, главным об¬разом, сниженных единиц, моносегментные синтаксические струк¬туры, нарушение грамматических норм английского языка типа использования двойного отрицания и пр., просторечная окрашен¬ность просодических компонентов). Это очевидно из следующих примеров:
а) Русская ОРР: (отец о сыне 5 лет, на пляже)
«Набрал цельную горсть и ну швырять... Я ему г'рю: попади по тетке, дак я-те дам...» (фрагмент передачи по «Маяку»)
Более подробно об этом говорится в статье Л.И.  Баранниковой (Гухман, 1985:63).

 
б) Английская OPP (Black English, AE):
A: Bullshit! Y'know, your spirit goin' to hell anyway, good or bad.
S:Why?
A: Why? I'll tell yea why. 'Cause you see, doesn't nobody really know
that's a God, y'know... (W.  Labov. The Logic of Non-Standard
English)
Серьезные различия ЛРР — OPP и субстандартных разновидно¬стей (местных диалектов) касаются их социального престижа. Не¬смотря на наблюдаемую повсеместно экспансию народно-разговор¬ных элементов, разговорную стихию, имеющую место в рамках де¬мократизации общения, ОРР (соотв.: Cockney, Black English, Black Slang, диалекты) по-прежнему ассоциируется с недостаточным уровнем образования и культуры, хотя в этом далеко не всегда про-слеживается одно-однозначное соответствие, о чем свидетельствует следующий факт, приводимый автором одной из последних работ по психолингвистике. Когда журналистка, жительница Лондона, в повседневной речи которой превалировали кокнизированные эле¬менты, попыталась нанять в качестве домработницы пожилую не¬гритянку, она услышала в ответ решительный отказ последней: "А blinkin' cheek! Why should I clean up while she goes out to work?" Домра¬ботница просто не могла допустить мысль о том, что человек, гово-рящий, как и она, на кокни, принадлежит к образованным кругам, она считала, что ее обманывают. Этот пример, однако, типичен для традиционной оценки субстандартных разновидностей BE. По мнению П. Траджилла и Д. Хэнна, за последние годы отношение в Англии к использованию сниженных разновидностей языка, в осо¬бенности за пределами престижно-протокольной сферы, заметно меняется в сторону большей терпимости к ним. При этом более положительное и благоприятное впечатление на слушателя произ¬водят диалектные и акцентные «благозвучные» черты, ассоциируе¬мые с сельскими районами1«доброй старой Англии», чего нельзя сказать о городской субстандартной речи англичан. В известной трансформации оценок изменяющегося узуса просматривается тенденция к пересмотру аксиологической нормы речи в связи с тем, что последняя должна извлекаться из узуса2.
Принципиальный водораздел между ЛРР — ОРР устанавливает их соотношение с национальным стандартом: КЛЯ (Modern Educated Southern English). Подобно тому, как русская обиходно-раз-
* В США подобной «романтики» не наблюдается.
2 О чем убедительно говорится в книге А.Д. Швейцера (Швейцер, 1983: 93).

 
говорная речь используется в нормативно-литературных текстах лишь в виде инкрустаций (для придания разговорно-обиходного колорита и пр.), выходя, в целом, за пределы литературного языка, Cockney, Black English, Broad Australian также являются нестандарт¬ными, некодифицированными разновидностями BE, AE, AusE, на¬ходящимися в сложных отношениях со всеми другими составляю¬щими соответствующего национального варианта современного английского языка. Их нестандартность (некодифицированность) видна, что называется, невооруженным глазом, в частности, в при¬мерах, приводимых выше. Следует, вместе с тем, преодолеть скеп¬тическое или снисходительное отношение к ним, как к якобы недо¬стойному объекту лингвистического исследования1.
Несмотря на неоднократно высказывавшиеся убедительные возражения против ассоциирования ЛРР (SECE) с «разговорным стилем», следует признать, что подобная точка зрения по-прежне¬му прослеживается в ряде работ советских и зарубежных лингви¬стов. К уже приводившимся доводам по этому поводу можно было бы добавить авторитетное мнение Л.И. Баранниковой: «Само поня¬тие «стиль» несовместимо с сущностью разговорной речи, т.к. пред¬полагает сознательный, преднамеренный отбор соответствующих данной сфере коммуникации элементов, соответствующую обра¬ботку и организацию их» (Гухман, 1985:32).
В данной работе мы исходим из того, что ЛРР (SECE) — основ¬ное орудие повседневной непринужденной коммуникации — и как специфическая языковая система и как способ организации выска¬зывания принципиально отличается от понятия «стиль» (функци¬ональный стиль).
2. Помимо упоминавшихся выше принципиальных расхожде¬ний КЛЯ /MESE: ЛРР/ SECE следует принять во внимание разли¬чия в содержании таких понятий, как текст и подход к его интерп¬ретации; правило/регулярность; категория грамматической пра¬вильности/категория уместности.
Текст для традиционной лингвистики, опирающейся на пись-менную реализацию, есть некий относительно завершенный про¬дукт (конечный результат) конкретного высказывания, фиксиро¬ванный на контрастном фоне (бумаге, экране и тд.) и характеризуе¬мый в плане содержания комплексом взаимозависимых составля¬ющих (Целостностью, интеграцией, относительной завершенно¬стью, развернутостью, последовательностью  — по И.Р. Галь-
* См. об этом соображения, высказанные в работах У. Лабова, П. Траджилла и других (см. библиографию).

 
—Гальперин, 1977), также назначением текста, замыслом автора и тд. — по М.Б. Храпченко (Храпченко, 1985); структурно¬стью, иерархичностью, взаимосвязью системы и среды и т.д., не-сводимостыо текста к составляющим — по И.Г Торсуевой (Торсуе-ва, 1986).
За исходную точку анализа текста в рамках традиционной грам¬матики' принимается его материальная реализация в виде оптико-графического произведения. Аналитик исследует, в соответствии с поставленными целями, главным образом, то, что видит перед со¬бой: слова, предложения, сверхфразовые единства, связи между ними, в меньшей степени опираясь на «затекстовую информацию», а иногда и не принимая ее во внимание.
Текст ЛРР, с другой стороны, можно рассматривать и как про¬цесс (комплекс особенностей, раскрывающийся в ходе его линей¬ного развертывания), и как результат, но такой, в котором материа¬лизуются и прослеживаются установка, (потенциальные) мотивы и речевая интенция (интенции) говорящего. Роль аналитика в этом случае в известной мере аналогична роли слушателя с той лишь разницей, что слушатель воспринимает текст на слух автоматиче¬ски, по мере развертывания речевой цепи (и мысленной обработки фрагментов и всего текста); аналитик же, представив себя в роли слушателя, должен не только исчерпывающе понять текст (во всех его составляющих), но и уметь объяснить то, что в конкретном коммуникативном акте хотел высказать говорящий, а последнее, как известно, далеко не всегда совпадает с тем, что присутствует в вербальном тексте1.
Фиксированный текст ЛРР (например, в магнитной или иной записи), помимо вербальных и фонетико-просодических элемен¬тов, может содержать посторонние шумы (шум улицы, звук работа¬ющего мотора машины, отодвигаемых стульев, чьи-тс голоса, по¬кашливание говорящего и тд. и т.п.), которые номинально не мо¬гут рассматриваться как компоненты подобного текста. Однако они потенциально значимы в качестве составляющих конситуации, могут существенно дополнить представление о говорящем, его со¬стоянии, обстановке, в которой реализован тот или иной коммуни-кативный акт, и поэтому далеко не бесполезны для понимания тек¬ста. В отличие от книжно-письменного текста, текст ЛРР обычно содержит целый набор элементов так называемой «неграмматич-
* Например, художественный текст, «...даже с указанием на характер его испол-нения (ремарки типа «возбужденно», «шутливо» и пр. — Г.О.) дает лишь приближен¬ное представление о живом воплощении данного высказывания» (Гальперин, 1982: 71).

 
ности»: фальстарты, «заполнители пустот», самоперебивы и пр., подлежащих, по мнению Н. Хомского, безусловному исключению из анализа текста. Излишне говорить о том, что подобный подход привел бы к полной деформации реальной картины ЛРР.
Положение о знании (или реконструкции) конситуации, одна¬ко, не следует абсолютизировать, поскольку некоторые типы разго¬ворных КА вполне укладываются в рамки одно-однозначного соот¬ветствия содержания высказывания и его собственно вербальной части. На это указывает, в частности, В. Барнет (Барнет, 1985: 524), подтверждая это положение следующим примером:
Б: Значит тебе делать нечего?
А: Как то-есть делать нечего?
Б: Ну так + все ведь буду говорить я.
А: Ну нет + я буду...
Б: В подробности влезать + да?
Интерпретацию звучащего текста в принципе можно осущест¬вить ретроспективно, основываясь на фиксации текста на бумаге. Но это возможно лишь в том случае, когда письменная фиксация осуществлена в виде принятой транскрипции (необходимыми до¬полнительными маркерами просодических элементов, с указани¬ем ударения, пауз, уровня громкости, движения тона и пр.) либо в виде особой системы записи РР в традиционных печатных знаках с дополнительным набором символов, характеризующих просоди¬ческие особенности высказывания, например, паузацию. Иллюст-рируют сказанное следующие примеры:
1. [эп'ак/эПэаи/эп ak/rait ouva 5э skai/]
(an actual bow, an arc right over the sky)
2. Well in the upper right-hand corner + paper + you ah — you write eh
+ a number three in black + + what + + underneath...
В письменной речи фонетические особенности высказывания материализуются с помощью запятой, точки с запятой или тире (паузы малой и большей продолжительности), с помощью вопро¬сительного знака (верхний подъем тона), восклицательного знака или выделения слога (слова): эмфатическое ударение, повышен¬ная громкость и тд.
Для иллюстрации какого-либо правила грамматики обычно до¬статочно одного-двух предложений, отбираемых из безбрежного корпуса готового материала или придуманных самим аналитиком. При этом правило оказывается истинным на 100%, а исключения из него носят ограниченный характер и, как правило, оговаривают-

 
ся. Для ЛРР, в силу «размытости» ее граней и творческого характе¬ра самого процесса речетворчества, это положение не подходит. Как утверждает Дж. Гайвен, «в теории коммуникации система, об¬ладающая категориальной надежностью на 90%, является высоко¬эффективной». Однако для ЛРР подобная «степень надежности», по мнению Дж. Браун, необязательна (Brown, 1983:22). Принципи¬ально важно установить, что то или иное явление в ЛРР достаточно часто повторяется, что оно имеет тенденцию к регулярности, к ти¬пизированности, чтобы отнести его к ЛРР. Например, в большин¬стве лексических дериватов SECE разговорная специфика чаще всего проявляется не потому, что они образуются с помощью спе¬цифически разговорных аффиксов, например, типа -ie, как в слове auntie («тетушка» — разговорный псевдоним — кличка Би-Би-Си из-за назидательного в прошлом тона вещательных программ), а прежде всего благодаря необычности сочетания словообразователь¬ных (в том числе и стандартно-литературных) элементов: напри¬мер, с помощью форманта -est (структурное значение превосход¬ной степени прилагательного) подростки образовали и широко употребляют разговорно-жаргонное слово baddest, означающее «са¬мый лучший», «превосходный». Чрезвычайно продуктивен в обра¬зовании разговорных неологизмов и стандартный суффикс -ег (структурное значение деятеля), например, looker-in (   «увлечен-ный» телезритель, контрольная    ).
Принцип грамматической правильности опирается на норми-рованность и кодифицированность явлений, ставших «фактом языка». Например, принцип синтаксической правильности исхо¬дит из (потенциально) завершенного предложения, структура и по¬рядок слов которого в идеале отражается формулой SPCA (subject, predicator, complement, adjunct). С какими мерками, однако, подхо¬дить к тексту ЛРР, для которого типичен так называемый «рва¬ный» синтаксис, в котором трудно вычленить традиционно пони¬маемые предложения, а его части соединяются друг с другом глав¬ным образом паратактически, с помощью интонации и просодии? Например:
A: ...an actual bow + an arc + right over the sky + + which has got + different colors erm + + can't remember what + they are but they're....
Это не означает, конечно, что принцип грамматической пра-вильности (которую некоторые лингвисты ассоциируют с языко¬вой системностью) для ЛРР не релевантен. Не правомерно лишь судить о правильности структур ЛРР, исходя из норм КЛЯ. Напри¬мер, собирательное существительное типа committee в рели подле¬жащего по нормам MESE согласуется лишь со сказуемым-глаго-

 
лом в единственном числе (the Committee has dispersed for summer). Нормы SECE допускают в этом случае альтернативное использова¬ние как единственного, так и множественного числа (the Committee has..., the Committee have...).
Предписывающие грамматики нередко квалифицируют вариа¬тивные грамматические структуры SECE, соотносимые с аналогич¬ными структурами MESE как «ненормативные» и даже «ошибоч¬ные». Подобное утверждение можно встретить, например, в грам¬матическом справочнике "Fowler's Modern English Usage" относи¬тельно разговорного who, употребляемого «вместо» whom в предло¬жении Who did you hear it from?, и, соответственно, относительно местоположения предлога (from whom или who ... from). Между тем, указанные вариативные конструкции типичны и вполне норматив¬ны в системе правил SECE. Другое дело, когда вместо фразы I haven't seen anything используется конструкция типа I ain't seen nothing, относящаяся к внелитературному просторечью. Появление подобной фразы в ходе речевого контакта на фоне литературной речи сигнализировало бы либо о том, что говорящий — носитель социального диалекта, либо о преднамеренном этико-стилистиче-ском снижении речи образованного человека с целью создания иронического (скептического) эффекта. Таким образом, принцип правильности (и нормативности) не только релевантен, но и чрез¬вычайно конструктивен для понимания сущности ЛРР. Следует отметить, что эта проблема только начинает разрабатываться в ми¬ровой лингвистике.
Принцип правильности не должен противоречить другому важнейшему лингво-коммуникативному принципу — принципу уместности (the principle of appropriateness); об этом уже говорилось выше (см. лекцию 1).
В отличие от категории грамматической правильности, катего¬рия уместности не только и не столько лингвистическая, сколько социо-психолингвистическая категория, связанная с правилами ре¬чевого и неречевого поведения, с правилами «хорошего тона», на¬ционально-культурными особенностями общения, традициями и пр. Категория уместности — интегральная характеристика ЛРР, находящаяся в зависимости от макро- и микроситуации общения и диктующая выбор речевых форм, отбор одних форм общения за счет других, установление специфических взаимоотношений меж¬ду ними. Так, например, в зависимости от конситуации уместной может быть любая из речевых форм прощания: Good-bye, Sir! Good-bye, Mr Smith! Good-bye, John! Good-bye, Johnny! Bye-bye, Johnny! So long, old man! Chiz, bud! Buzz off, lad! Каждая из этих  фраз (за исключением последней) обычно сопровож¬дается соответствующим «типизированным» жестом, мимикой, выражением глаз.
3. Структурно-семантические корреляты SECE, рассматривае¬мые с учетом упоминавшегося выше социо-культурного фона, со¬циальной и ситуативной стратификации языка, ролевых отноше¬ний и ролевых ожиданий, статуса говорящих и иных составляю¬щих, можно (условно) подразделить на несколько категорий, в за¬висимости от:
1. Направленности коммуникативного акта.
2. Целей высказывания, ориентации.
3. Степени близости участников.
4. Вида коммуникативного акта.
5. Степени сложности структуры высказывания.
1. В соответствии с направленностью КА различают: интроверт-ные КА и экстровертные КА. Хотя первые можно рассматривать как нетипичные, внутренне противоречащие самой природе ЛРР, они, как мы знаем, в реальности существуют (это известные разго¬воры типа «сам-с-собой», «мыслей вслух», «ворчания» или недо¬вольства (griping), «самопоощрения» в ходе выполнения какой-ни¬будь операции на рабочем месте или в домашних условиях и т.д.). Например: Good grief! Haven't had a wink of sleep + all the night long + + an awful headache ... Они, как правило, не рассчитаны на иниции-рование разговора, говорящий лишь «самовыражается», ищет сочу¬вствия и иногда его находит либо в виде краткой понимающей от¬ветной реплики, либо в виде сочувственного взгляда или жеста. Разговорные монологи (например, рассказ о случившемся, анек¬дот, шутка и пр.), тем более монологизированные фрагменты ин¬тервью, к этой категории не относятся. В отличие от драматических монологов, обычно направленных «вовнутрь» для характерологи¬ческой обрисовки действующих лиц, абсолютное большинство ак¬тов SECE, включая монологизированные КА, — экстровертные, направленные «вовне» — на установление (и поддержание) речево¬го и межличностного контакта.
Отличие художественного (драматического) диалога от разго¬ворного также прослеживается в различных планах. Для языка со¬временной английской литературы, например, становится харак¬терным использование стилизованных филологических структур, своего рода «стенографических слепков» (по выражению Дж. Фаулза), лишь внешне напоминающих реальный диалог. Эти раз¬личия очевидны также при сопоставлении некоторых функций. Художественный диалог, как известно, часто используется для
 
«поддержания тонуса» повествования, оживления интереса читате¬ля, для характерологического описания действующих лиц, раскры¬тия внутреннего мира, их чувств и переживаний. В отличие от это¬го, разговорный диалог преследует цель поддержания «солидарно¬го контакта», экспрессивной передачи информации, при этом не¬редко истинные переживания и чувства говорящего остаются нера¬скрытыми. Для художественного диалога основной является функ¬ция эстетическая. Коммуникативность и информативность речи героев в конечном счете подчинены стремлению к эмоционально¬му воздействию на читателя (зрителя) с помощью системы тща¬тельно отобранных образных средств языка. В тo жe время в разго¬ворной речи коммуникативная функция, в целом, является основ¬ной.
2. В зависимости от целеустановки высказывания речевые про¬изведения SECE делятся на интеракциальные и трансакциальные. Границы между этими двумя категориями достаточно зыбки и в реальном общении иногда трудно прийти к их однозначной квали¬фикации, кроме того, в ходе речевого контакта может наблюдаться переход от интеракциального общения к трансакциальному и нао¬борот (например, на приеме у врача). Поэтому представляется кор¬ректным говорить о преимущественно интеракциальном или пре¬имущественно трансакциальном общении.
Целью интеракциального общения (interactional communication, I/A) является установление (и поддержание) межличностного кон¬такта (establishing and maintaining social relationships). При этом на первый план выходит стремление к достижению вежливого взаи¬мопонимания (или его паллиатива), проявлению доброжелатель¬ности, хотя бы временного единомыслия (или его паллиатива). Это может быть разговор людей, хорошо знающих друг друга, друзей, знакомых, родных, или мимолетный обмен репликами незнако¬мых людей (на остановке общественного транспорта, в ожидании приема в учреждении, попутчиков в поезде, студентов на перемене и т.п.). Информативная ценность подобных контактов, как прави-ло, незначительна. Часто участники подобных контактов не вслу¬шиваются в реплики, слушают друг друга невнимательно, если что-нибудь не поняли или пропустили, делают вид, что следят за говорящим, понимающе кивают, улыбаясь друг другу (паллиатив внимания). Ориентация разговора— на слушателя (listener-oriented). Предлагаемый ниже пример преимущественно интерак¬циального общения иллюстрирует сказанное:

 
А:т-т + I'm +
В: you're + KNITTING (laughs quietly) + what are you KNITTING + +
that's not a tiny GARMENT A:No + B: (laughs)
A: no it's for ME + + but it's + very PLAIN B: it's a + lovely COLOUR + +
B:yeah + +
Приведенный пример наглядно иллюстрирует также реализацию правил речевого поведения (topicalizing behaviour), о которых гово¬рится ниже. Преимущественно трансакциальное общение (transactional communication, Т/А) имеет целью не только и не столь¬ко установление и поддержание дружественного контакта, сколько сообщение какой-либо информации. Оно ориентировано на план содержания (message-oriented). Здесь важны детали и адекватное понимание всего текста. Поэтому могут быть переспросы со сторо¬ны слушателя, уточнения и переформулировки частей высказыва¬ния со стороны говорящего. Не исключено, что слушающий может делать заметки или даже пытаться конспектировать звучащий текст по мере развертывания последнего (например, конспектиро¬вание лекции, «читаемой» в разговорном ключе). Развертывание и структура речевого произведения отличаются большей сложно-стью и меньшей предсказуемостью по сравнению с интеракциаль-ными КА, варьируясь в зависимости от цели и темы высказыва¬ния, фактора адресата, жанра речевого произведения (бытовое сооб¬щение; директивные дискурсы типа как проехать.., как пользовать¬ся..., что взять с собой в дорогу; рассказ-воспоминание; популярное изложение фрагмента научно-технического текста и тд.). Пример преимущественно трансакциального КА (Т/А): there were + some very, very good houses rather old-fashioned but quite good houses + with very big rooms and that + and these were sort of better class people + people with maybe + minor civil servants and things like that you know that had been able to afford + dearer rents + + but the average working class man +.
Автор предается воспоминаниям. Упоминает город, в котором он жил, качество жилых домов (very, very good houses), что эти дома были в старомодном стиле (rather old-fashioned), имели просторные квартиры (with very big rooms); уточняет, кто жил в этих домах (minor civil servants), кто мог позволить себе платить высокую кварт¬плату (able to afford + dearer rents) и т.д. И хотя тематика КА и мане-

 
pa говорения очевидных трудностей для понимания сообщения обычно не представляют, структура последнего требует от слушате¬ля некоторой концентрации внимания и отличается большей сложностью, чем структура интеракциального КА.
Несколько забегая вперед, можно заметить, что основой струк¬туры Т/А являются так называемые полисегментные высказыва¬ния (long turns), в то время как основу реплик I/A обычно составля¬ют моносегментные высказывания (short turns); именно так подраз¬деляются речевые произведения SECE в зависимости от степени сложности структуры высказывания (см. п. 5).
3. Убедительной классификации речевых произведений SECE в
зависимости от степени близости участников КА (на работе и дома)
не существует, и все же опыт подсказывает, что этот параметр по¬
тенциально конструктивен, ибо, например, типизированные разго¬
воры коммуникативных пар (муж-жена или двух закадычных дру¬
зей) естественно отличаются (особенно в плане выражения) от ре¬
чевых произведений участников телевизионных (радио) интервью.
Соответственно,   некоторые   английские   лингвисты   выделяют
intimate talk (муж-жена); family conversation (члены семьи, родствен¬
ники); conversations between friends, neighbours' and strangers' talk; co-
workers' talk; tele-radio interviews.
Близкой к указанной является классификация КА, основанная на учете сфер общения (intimate talk, personal talk, social talk and public talk), каждая из которых, в частности, накладывает проксеми-ческие ограничения на участников КА и коррелирует со степенью близости участников общения (см. Hall E. et al, 1973).
4. Структурно и семантически SECE подразделяется на не¬
сколько видов: Phatic I — контакто-устанавливающие КА; Phatic II
"Small talk" («светские разговоры»); Meaningful Talk for Transferring
Information (фактически: трансакциальные КА).
Phatic I, no сути, — ритуализованные формулы привeтствия,  вежливой просьбы, обещания. Соответственно они прослеживаются в следующих структурах:
a) Greeting — Greeting (Hi, Jim! Hello, Niсk! Hоw"re yоu? Fine, and
yоu? Pretty gоod...).
b) Gоod-bye, Sally! Seе you later!
c) Polite Request - Gratification (Could I use your phone, please?
Welcome, my dear girl, but not for "a-la-la" + + I'm expecting a trunk-call,
you know).
Особенности контакто-устанавливающей функции английской речи подробно освещены в исследовании М.Л. Драздаускене (Драздаускене, 1970).

 
d) Promise — Appreciation (Sorry to have been late, Bob + next time won't let you down. No worry, bud, it's OK).
Хотя жизненныe ситуaции, естественнo, гораздo богaче любых формул, само назначениe этиx типизированных речeвыx кoнтактoв — oсуществить и поддержaть дружеское oбщение — вызывает к жизни высoкую чaстотноcть появления слов ( welcome, please, sоrry, yes, nо, sur, finе.), словосочетаний и фраз (типа would you, could I, mаy I, dоn't bоther, nо problem, I'm surе), yстойчивых клиши¬рованных предложений ( How are you? It suits me fine. It is  nice meeting you).
Phatic II сложнеe и в планe содержания и в планe выражения. Эти речeвыe формулы oтличаются своеобразной обработанностью (a иногдa и элегантностью) формы. Парадоксальность, однако, заключается в том, чтo участники oбщения склонны ее нe замечать, концентрируя основное вниманиe на том, чтобы в нaиболее благо¬приятном свете выглядеть перед сoбеседником, а иногда и на том, чтобы «сдeлать хорошую минy при плохой игре». Говоря об этой особенности светской беседы, Дж. Иген подчеркивает: «И беглость речи и ee элегантнaя форма частo используются нe для тoго, чтoбы выразить сeбя, а для тогo, чтобы закамуфлировать истинные чувст¬ва» (Egan, 1973:203).
Светский разговор (по-английски: small talk) может быть выде¬лен в особyю категорию разговорной речи по сoвокупности ряда признаков (по функциональному назначению, содержательной це¬ли, лингво-коммуникативным средствам реализации, дифферен¬циальным признакам, отличающим этот феномен от сходных ре¬чевых явлений).
По функциональному нaзначению это особый вид разговорного oбщения, слyжащий для поддержания более или менее длительно¬го светского кoнтакта между коммуникaнтами, в ходе которого уста¬навливаются отношения солидарности между ними. Функциональ¬но-психологические рамки этой кaтегории разговорной речи дoстаточно подвижны: от разговорных кoнтактов, продиктованных искренним желанием и дeйствительным чувством сoлидарности (ког¬да участники КА испытывают взаимное удовлетворение от обще¬ния друг с другом), до нейтральнo-вежливых, притворнo-вежливых вплоть дo антипатичных речевых актов, кoгда участники общения поддерживают разговор дрyг с дрyгом для тогo, чтобы как-то запол¬нить время, поддержать мнение о сeбе, как o воспитанном чeловеке , поскольку это диктуeтся правилами хoрошего тона. Содержа¬тельной целью подобных коммуникативных aктов является обмен (oбычно малозначимой) информацией, выяснение какиx-либо обстоятельcтв, «не задевающая за живое» поверхностная мини-дис¬куссия или «пикировка»; нe принимаемые всерьез взаимные сове¬ты, пожелания, указания. К этой же категории примыкают и так на¬зываемые «побудительные разговоры» (pep talk) типа дружеских («бодряческих») наставлений. Крайними проявлениями small talks, часто выходящими за рамки ЛРР, являются корпоративные рече¬вые акты — так называемые badge talks (badge language), целью кото¬рых является манифестация принадлежности к какой-либо замк¬нутой группе, члены которой идентифицируют себя по особой ма¬нере речи (лексикону, грамматическим структурам). Эта категория речевых актов также неоднородна: от молодежного (студенческого) жаргона до арго неформальных объединений и уголовных элемен¬тов. Так, в одном из исследований речи молодежи приводится при-мер badge talk студентов Гавайского университета, использующих "...perfectly good English on the campus", но неизменно переходящих на pidgin English с элементами студенческого жаргона за пределами университетского городка. При этом считается предосудительным использование «правильного английского языка» ("they have scorn for anybody who treasonably speaks English}') (Goodman, 1973:47).
Несмотря на гетерогенность состава описываемой категории, ее объединяет определенное стремление участников small talk всту¬пать в контакт и вести разговор ради самого разговора, когда содер¬жание последнего не играет сколько-нибудь существенной роли. Недаром некоторые лингвисты определяют суть этой категории ЛРР лаконичной формулой: 'It is used when sense makes no sense".
Убедительным подтверждением высказанной характеристики small talk от обратного является эксперимент Г. Гарфинкеля, о кото¬ром упоминается в цитировавшейся выше работе П. Гудмена. Суть эксперимента состояла в том, чтобы в процессе речевого контакта попытаться вкладывать истинный смысл в чисто фатические, фор¬мально-вежливые высказывания. Что из этого получилось видно из записи следующего обмена репликами, действительно имевши¬ми место:
A: Hi, Ray! How's your girl-friend feeling?
B: What do you mean how's she feeling + do you mean physical or mental?
A: I mean how is she feeling? + What's the matter with you?
B: Nothing + but just explain a little clearer + What you want to know?
A: Oh, skip it. Hey + are you sick?
Достаточно было придать реальный, а не фатический смысл глаголу to feel, чтобы направить весь разговор в русло значимого трансакциального общения. Спрашивая о том, как чувствует себя подруга В., А. исходил из соображений обычной вежливости, не ожидая от приятеля уточнений (physical or mental). И если бы В. ог¬раничился обычным в таких случаях ответом типа She's all right, thank you, контакт, по всей вероятности, на этом бы завершился.
Недопонимание, возникающее при ошибочной трактовке ком¬муникативного намерения говорящего, может быть объяснено в терминах логики и лингвопрагматики с помощью так называемых «фреймов» (the frame approach analysis). При этом подходе принято различать фреймы высшего порядка (high frames) и низшего по¬рядка (low frames), соответствующие пониманию так называемых глубинных речевых структур (т.е. истинного намерения говоряще¬го) и поверхностных структур языка (т.е. формальной трактовки системы лексико-семантических средств, представленной в дискур¬се). Простейшим примером возможности альтернативного пони-мания высказывания может быть трактовка элементарной фразы: Your glass is empty. Означает ли она констатацию факта или это предложение «угостить вас» (I'm offering to buy you a drink)? Лишь знание конкретной ситуации КА может дать определенный ответ на этот вопрос. Соответственно, процесс уяснения слушателем коммуникативного намерения говорящего, объективированного в конкретном речевом произведении, может развиваться от фреймов низшего порядка к высшим (bottom-up analysis) или в противопо¬ложном направлении (top-down analysis).
Small talk характеризуется также специфическими лингво-ком-муникативными особенностями: в большинстве случаев это добро¬желательно окрашенная звучащая речь, тональность которой пере¬дает взаимную или однонаправленную заинтересованность комму¬никантов в речевом контакте (или вежливый- паллиатив заинтере¬сованности); стереотипизация лексики варьируется в широких пре¬делах, но в целом уровень ее относительно невысок, конкретная лексика превалирует над абстрактной, нейтральная — над эмоцио¬нально окрашенной; на отбор лексики решающее влияние оказы¬вает взаимное стремление оставить хорошее впечатление от кон¬такта; синтаксис не осложнен, преобладают простые предложения; порядок слов детерминируется взаимным стремлением общаю-щихся выносить наиболее существенную информацию в препози¬цию высказывания. Линейное развертывание высказывания часто осуществляется по рема-тематической формуле R -»Т или Topic -•• Comment). Резюмирует сказанное следующая схема:

 
Интеракциальное общение
I/A
 
Трансакциальное общение
Т/А
 

 
(преимущественно моно¬сегментные структуры -short turns/ST)
 
(преимущественно полисег¬ментные     структуры - long turns/LT)
 

 
PHATIC-I
Контакто-устанав-
ливающий дискурс:
Приветствие —
приветствие
Прощание —
прощание #
Просьба — удовлетворен ие Обещание — благодарность и т.д.
 
PHATIC-II
«Светский
разговор»
Беседа-«клише»
«Солидарный»
разговор
 
Meaningful Talk
^Ч Интимное общение у. Личное общение \ Социальное общение ^Публичное общение
 
4. Структура собственно разговорного дискурса, рассматривае¬мого как результат конкретного речевого акта, отражает ряд этапов (вступление в речевой контакт, выдвижение инициальной темы разговора и ее ратификация, мена ролей в ходе коммуникативного акта, смена темы разговора, выход из коммуникативного акта), каж¬дый из которых обусловлен комплексом внешних и вну